— Несчастное дитя, — пробормотала Силван.

— Нет, — покачала головой Нанна. — Это все деревенские знают, что коль умер человек, а родные все не верят, зовут его и не могут успокоиться, так душа его, этого человека, на земле остается, как в ловушке. Горе по покойнику не отпускает покойника с земли. А вот Гейл теперь выплачется, и последняя пролитая ею слезинка вызволит его милость, отпустит его туда, где ему положено быть. Он теперь в месте покойном, так и она успокоится тоже, потом.

Обе собеседницы замолчали, наблюдая за тем, как Гейл роняет слезы, а Бетти ее утешает. А потом Силван спросила:

— А у вас как? Вы плачете о своих утратах? Вы их выплакали? Нанна вздохнула.

— Еще нет, ваша милость, но и это придет с помощью Божией. И тогда я совсем исцелена буду.

Печально опустив голову, Силван сказала:

— Я за собой такую вину чувствую, — А за что же?

— Это ведь мне пришлось отрезать вам ногу. Какой-нибудь врач сделал бы то же самое много лучше, но надо было спешить, дело не терпело отлагательств и…

— А чего это вы виноватой себя считаете, а? Вы мне жизнь спасли. — Нанна ласково притронулась к руке Силван. — Я вот не знаю, может, вам неохота про это слушать, может, потому вы и обходите меня стороной, но мне вам надо когда-то про это сказать, один раз. Когда я лежала там, под бревном, то думала, что жизнь моя уже кончена. Я знала, что никому то бревно не сдвинуть, а если кто и попробует, то совсем уж меня поломает. Так я там и останусь, и умру в страшных муках. — Нанна приподняла свою культяшку и поглядела на нее. Голос ее задрожал, но она продолжала свою исповедь. — У меня же дети есть, чтоб вы знали, и я, когда вот так там лежала, об одном только и думала: все бы отдала, лишь бы увидеть, как они растут, крепнут, а еще, может, и своих детей мне принесут понянчить, и я этих их детей на руках подержу. И муж у меня тоже есть, — она показала на того мужчину, который освободил Джеймса, — вон он, мой Джо. Он — старый мул дурного нрава, но это — мой старый мул, и я хочу стареть вместе с ним. Я никогда не забуду, каково мне было, когда вы сказали, что вы вызволите меня из-под бревна. Вы мне ногу отрезали, и вы мне отдали всю мою жизнь назад.

Словно пораженная внезапным открытием, Силван благоговейно глядела на Нанну. Нанна считала, что Силван спасла ей жизнь, и, в каком-то смысле, так оно и было. Правда, это была совсем не та жизнь, которой Нанна жила прежде, но Силван ощущала благодарность этой Женщины, и эта благодарность, словно целительный бальзам, проливалась на старую, но все еще кровоточащую рану.

— Да благословит вас Господь, ваша милость. — Нанна улыбалась сквозь слезы, которые текли по ее щекам. — Пусть вы даже никогда бы ничего другого не сделали, все равно, вы уже заслужили свое место на небесах.

— Силван, — позвал Ранд. — Джаспер говорит, что карета ждет.

Джо поспешил на помощь к жене.

— Готова, ма?

— Ага, па. Длинный какой, тяжелый день. — Нанна протянула руку навстречу мужу.

Он взял эту руку и держал ее так, словно она была драгоценнее всех самоцветов на свете, а потом повернулся к Силван и улыбнулся, обнажив перед нею свои почерневшие зубы.

— Ну и ну! — смеясь, сказал Ранд, когда Нанна, опираясь на руку своего мужа, вышла на улицу. — Никогда прежде я не видел, чтобы этот человек улыбался. А тебе он улыбнулся. Ты заполучила верного раба на всю жизнь.

— Я? — Все еще ошеломленная, Силван позволила Ранду помочь ей подняться.

— Да, ты. — Он легонько поцеловал ее. — Поехали домой.

Возвращение в карете в Клэрмонт-курт происходило бы, наверно, в полном молчании, если бы не Джеймс, который, сидя на заднем сиденье, тараторил без умолку.

— Говорил я тебе, что открытие фабрики — дурацкая, опасная затея. Ты все думаешь про люд этот в Малкинхампстеде, про нужды их, про их голодные утробы, а больше ни о чем думать не хочешь. Тебе и в голову не приходило, что такой вот сумасшедший может попросту прикончить тебя. А теперь ты знаешь, что могло случиться!

— А что могло случиться, Джеймс? — Ранд покрепче обхватил Силван, ему безумно захотелось, чтобы они остались одни. Вот тогда бы он мог и говорить, и слушать, и объяснять, и внимать объяснениям.

— А то, что мне бы пришлось становиться новым герцогом Клэрмонтским и, значит, я должен был бы думать про этих людей в Малкинхампстеде и про их ненасытные животы. — Джеймс хлопнул себя по лбу здоровой ладонью. — И тогда — прощай вся моя хорошая жизнь! Какая там политика, какие там путешествия, какие там легкомысленные интрижки! Пришлось бы искать подходящую женщину в жены, да еще произвести, сидя сиднем подле этой самой жены, кучу пострелят на свет Божий, и эта мелкота вечно бы под ногами путалась.

— Куча пострелят. — В голосе Ранда чувствовалось, пожалуй, какое-то удовольствие.

— Так ты понял, каково мне было, когда я Силван той ночью искал и слышал, как этот ненормальный скрипит и хрипит, пугая ее?

Силван села прямо.

— Так вы его слышали?

— Ну да, — сказал Джеймс.

— А почему вы в этом не признались? — Потому что не хотел зря тревожить вас!

Наклонившись вперед, Силван легонько шлепнула родственника по щеке.

— Ну и дурак же вы, кузен. Знаете, почему я вас в конторе заперла? Я-то думала, что это вы были тем шатающимся духом.

— Ох. — Джеймс потрогал щеку. — Мне такое и в голову не приходило.

Она снова откинулась назад, пристроив голову на груди Ранда, а Ранд ласково поглаживал ее по плечу.

Он, конечно, слышал, что говорила Нанна, какими словами она старалась утешить Силван. Нанна своим чутким сердцем поняла то, о чем уже давно догадывался Ранд: что-то мучает Силван, что-то не дает ей покоя, и пока она не поделится своей болью, облегчение не наступит. Нельзя допустить, чтобы Силван снова отгородилась от него и замкнулась в себе.

А Джеймс продолжал, пожав плечами:

— Ну да ладно. Ничего страшного не стряслось. Только вот мы с Джаспером, не сговариваясь, решили вас охранять и в результате бродили ночами по округе, как два злодея из мелодрамы и поминутно натыкались друг на друга.

Ранд не выдержал и покатился со смеху, уж очень нелепыми теперь казались тогдашние догадки Силван, да и его собственные домыслы выглядели не лучше.

Силван тоже фыркнула, видно, вспомнив свои подозрения:

— Так, выходит, это Джаспер охранял меня.

— Да. И как только мы с ним поняли, в чем дело, сразу стало легче. — Карета замедлила ход. Джеймс открыл дверцу, едва только колеса экипажа остановились у самой нижней ступеньки лестницы, ведущей на террасу, и выскочил первым. — Не стоит тревожить наших дам некрасивыми подробностями минувшего дня. Дело до утра потерпит. Не беспокойся, Ранд, я им сам все расскажу. А вы идите отдыхать — никто вам мешать не будет. Ночь-то какая чудесная!